его характера нижутся в воображении зрителя друг за другом, как бисеринки на нитке. В таком нанизывании и складывается описание героя, рассказ о нем.

Согласно Эйзенштейну, образ есть «сонм готовых разорваться... потенциальных черт». «Пилотка брата» и представляет зрителю «сонм... черт» героя, обрисовывает его характер. В изобразительном повествовании, следовательно, перед нами возникает образ-характер.

«Рыцарь» Н.Рахманова (11) также адресуется к нашим «ощущениям и впечатлениям», однако полученным не в жизни, не в повседневном опыте, а испытанным при чтении книг, просмотре кинофильмов и телепередач. Снимок вроде бы рассказывает о том, что зрителю известно о рыцарстве, но кроме того еще добавляет нечто «от себя», фотографически повествуя о средневековом воине. Он сам и его лошадь выплывают из черноты фона, как из тьмы веков, а отблески этой тьмы голубыми, фиолетовыми и розовыми рефлексами загораются на панцире: величием и холодом веет от сверкающего металла. Фотография не добавляет новых сведений о рыцарях, но средствами своими обогащает наши «ощущения и впечатления», творит особую атмосферу, в которой пребывает герой снимка.

С «Пилоткой брата» и «Рыцарем» сопоставим снимок А.Кунчюса «Миска» (12), сравнивая не тематику или мастерство исполнения, но принципы создания образа. У Кунчюса отсутствует герой, на котором сосредоточилось бы зрительское внимание. Роль такого героя не принадлежит крупно поданной жестяной миске. По бытовой своей ценности она - предмет незначительный и ничего не говорит о людях, которым принадлежала. Столь же мало повествует о своих жильцах и дом на заднем плане. Кадр Кунчюса не обращается к уже накопленным «ощущениям и впечатлениям» -кадр сам является их источником.

Образ тут создается всем видимым пространством. Оно выстроено из плоскостей, «насыщенных» вертикалями и горизонталями, а потому кажется угловатым, дробящимся. Стена дома как бы расчленена на две неравные части. Каждая из частей дополнительно «разбивается» рядами окон. На правую часть падает тень от другого здания,